АРСЕНИЙ РЯБИКИН
наш спец. корр.

ЭХО ЧЕРНОГО МОРЯ

И темнеет за трапом вода,
И качается солнечный свод...
Словно в память, уходим туда,
Где на год опускается год.

Из песни Николаевского КПИ
(клуб подводных исследователей)

 

Есть тайны, которые перестают быть тайнами, как только к ним прикасается рука человека. Эта упорнее. Вот уже много лет ею занимаются люди, но так и не раскрыли ее до конца.

28 марта 1944 года был освобожден от фашистов город Николаев, крупнейший центр судостроительной промышленности нашей страны. Освобождению города предшествовал дерзкий морской десант. Горстка моряков и солдат старшего лейтенанта Константина Ольшанского из батальона морской пехоты майора Котанова, преодолев на веслах восемнадцатикилометровый путь, незамеченной высадилась в Николаевском порту у огромного элеватора. Бесшумно сняв часовых, десантники заняли каменные портовые постройки. Приготовились к бою. Только утром фашисты обнаружили десант.

День, ночь и еще день в районе элеватора стоял несмолкаемый грохот взрывов. Фашисты, приняв маленький разведывательный десант за начало высадки, бросили против него все, что было под рукой. Восемнадцать грязно-зеленых волн-атак навсегда замерли у портовых построек. Свыше семисот трупов вражеских солдат и офицеров осталось лежать среди вывороченных булыжников мостовых и ржавых железнодорожных путей. Чадили подбитые танки и самоходки.

В конце дня 27 марта 1944 года радист личной радиостанции командующего 28-й армией принял последнюю короткую радиограмму десантников, переданную прямо открытым текстом. В наушниках прозвучал далекий голос радиста отряда: «Связь прекращаю... Погибаем... не сдаемся... Прощайте, товарищи...»

Пылает теперь в сквере на Приморском бульваре в Николаеве Вечный огонь славы и выбиты на теплом южном камне имена и фамилии Героев Советского Союза, участников десанта. Но не все.

Когда Сталину доложили о подвиге десантников в Николаеве, он спросил:
       — Сколько их было?
       — Шестьдесят семь, — последовал ответ.
       — Всем шестидесяти семи надо присвоить звание Героя Советского Союза, — сказал Сталин.

С фронта быстро поступили наградные листы, но только на 55 морских пехотинцев под командой Константина Ольшанского. Об остальных участниках десанта говорилось, что их фамилии уточняются. В самый последний момент — перед посадкой в ялы — морским пехотинцам придали в помощь еще 12 армейских саперов и радиста из 1-го гвардейского укрепрайона. За документами этих двенадцати героев и была задержка. Запросили штаб и политотдел части, но опоздали... Штаб и политотдел 1-го гвардейского УРа на шхуне «Дельфин» переходил морем из Очакова на мыс Аджияск. Шхуна подорвалась на мине, погиб весь штаб, погибли документы в которых были имена 12 армейцев-десантников.

Уточнение затянулось, а Сталин уже недовольно спрашивал, почему нет Указа о 67 героях. Доложить Верховному Главнокомандующему, что имена некоторых погибших героев так и не удалось выяснить, никто не решился. Кто-то придумал «выход». В готовящемся Указе к пятидесяти пяти морским пехотинцам Константина Ольшанского добавить двенадцать бойцов, представленных к Золотой Звезде Героя, из других частей и соединений. Сталин увидит, что в указе и 67 фамилий и успокоится. А потом, когда найдутся фамилии еще 12 десантников, их можно будет включить в другой Указ.

Так и поступили. И в апреле 1944 года вышел Указ о присвоении 67 воинам звания Героя. Однако надежды на то, что имена двенадцати армейцев выяснятся со дня на день, не оправдались. Не оправдались тогда, в сорок четвертое, не оправдались и потом, после войны...

В дни празднования двадцатилетия победы над фашистской Германией в газетах был опубликован указ о посмертном награждении еще одного участника десанта, восемнадцатилетнего николаевского рыбака Андрея Ивановича Андреева, который в ночь на 26 марта вызвался быть проводником десанта. Фамилии двух десантников, капитана Бориса Александровича Монастырских, начальника рации, и старшего сержанта Виктора Степановича Самойлова, радиста, из тех самых двенадцати человек удалось установить перекрестным опросом сослуживцев, путем многолетних поисков в сохранившихся архивных документах. Но десять, по-видимому, рядовых бойцов-десантников, которые так же, как Монастырских и Самойлов, уходя в десант, оставили свои документы в штабе или политотделе части, до сих пор неизвестны.

ЧТО МОЖЕТ ОСТАВИТЬ НАМ МОРЕ?

Но точно ли, что документы были на «Дельфине»?

Вот официальное свидетельство по этому поводу бывшего начальника связи 1-го гвардейского УРа майора запаса П. И. Никулина:

«Начальник отделения кадров укрепрайона гвардии капитан Гольдберг если и подготовил наградные материалы на отличившихся саперов, то отослать их в штаб 28-й армии не мог, так как подписать их было некому: комендант УРа, начальник штаба с оперативной группой продвигались в этот момент к Аджияску, штаб и опергруппу разделяло большое расстояние. 6 апреля 1944 года штаб и политотдел УРа шли на шхуне «Дельфин» к нам, в Аджияск.

Все документы о перемещении личного состава, подготовленные, но неподписанные наградные листы хранились в сейфе гв. капитана Гольдберга. Радиостанция опергруппы держала все время со шхуной связь. Связь оборвалась на полуслове. А рано утром на следующий день мы получили печальное известие: «Дельфин» подорвался на плавучей мине.

Из всех, кто был на шхуне, чудом остался в живых наш телефонист Мухин».

...Документы десантников скорее всего в море, в стальном сейфе на дне, на погибшей шхуне, в четырех милях к западу от Очакова. Так говорят все известные официальные документы о гибели «Дельфина». Где-то там, на дне, всего на десяти-двенадцатиметровой глубине, около 35-го поворотного буя, на оживленном морском перекрестке, где мчится сегодня стремительная «Комета» из Одессы в Николаев, разворачиваются белые пассажирские теплоходы и неторопливые буксиры, плывут катера и яхты.

...Вот уже четвертый год бороздит этот район небольшой десятитонный поисковый катер николаевских аквалангистов клуба «Садко». У него такое же имя — «Дельфин», только рядом белая большая цифра «2». На нем — молодые инженеры, студенты, рабочие, школьники. Николаевские комсомольцы решили, во что бы то ни стало найти погибшую шхуну.

С помощью военных журналистов запросили Центральный архив Военно-Морского Флота в Ленинграде. Оттуда прислали кусочек кальки с выкопировкой места гибели шхуны и ориентировочные координаты. Аквалангисты вышли в море, «привязались» к береговым ориентирам и определили свое место. Но выкопировка оказалась неточной: координаты гибели судна попали... на сушу. Перед участниками подводного поиска встал вопрос: где искать? За два с лишним десятилетия со времени гибели шхуна могла быть глубоко заилена, а ее обломки могли быть отнесены течением, которое «работает» здесь в самых различных направлениях. И потом: взрыв на воде и место гибели могли быть и не в одной точке — шхуна после взрыва могла отдрейфовать. Итак: кто видел взрыв? Кто спасся с погибшей шхуны? Как найти всех, кто имел хоть какое-то отношение к «Дельфину» и десанту?

Но самый первый вопрос, который задавали себе подводники, был такой, что, не ответив на него, нечего было и приступать к поискам: могли ли сохраниться документы под водой в течение такого длительного времени?

Могли.

Еще в 1964 году несколько николаевских аквалангистов: А. Корчагин, М. Коновалов и А. Артамонов — они сейчас костяк клуба «Садко» — вели вместе с киевскими и одесскими спортсменами подводный поиск на погибшем в 1941 году эскадренном миноносце «Фрунзе». «Фрунзе» погиб 21 сентября на траверзе Тендровской косы после тяжелого неравного боя с фашистскими пикирующими бомбардировщиками. Командиру корабля В. Н. Ерошенко удалось вывести аварийный корабль на мелкое место и спасти личный состав. Но сам эсминец получил непоправимые повреждения. С тех пор разбитый корабль каждый год разрушали свирепые осенние и зимние штормы. Когда же спустя двадцать с лишним лет аквалангисты спустились на «Фрунзе», то среди нагромождений ржавого железа, разбитых и перекрученных трубопроводов, зениток и торпедных аппаратов они нашли бушлаты, тельняшки, даже марлевые использованные бинты, нашли писарские книги выдачи корабельного имущества (по которым, кстати, были установлены многие члены экипажа эсминца). Чернила сохранились, только полиняли.

В другой раз сняли обросший ракушками и мидиями путевой компас. Компас работал, хотя пролежал столько лет в воде. И оказался даже лучше своего, катерного. Отыскали целые книги. И что самое поразительное — бумага и типографские буквы на ней отлично сохранились. Бумага была лишь слегка обгрызенной. «Как мыши — сыр», — заметил кто-то. Сравнение и подсказало разгадку. Книгу пробовал на зуб любопытный и вездесущий черноморский бычок-песчаник, которого развелось на погибшем корабле великое множество.

Оказывается, бумага и дерево сохраняются в соленой воде иногда даже лучше, чем железо и сталь.

Теперь главным вопросом стало, где искать. Мог помочь Мухин,и вскоре аквалангисты получили от него письмо.

ГИБЕЛЬ «ДЕЛЬФИНА»

«Это было 6 апреля 1944 года...» Тут он, наверное, задумался и отложил ручку. Он отчетливо видел то, что случилось свыше двадцати пяти лет назад с ним и его товарищами в море, в четырех милях к западу от Очакова.

Потом он снова взялся за перо:

«С утра нам была дана команда сняться с места и двигаться вперед на Одессу. Все наши батальоны 1-го гвардейского укрепрайона ушли вперед нас в обход Березанского лимана. А для нашего штаба была предоставлена возможность перебраться на новое место на шхуне «Дельфин», которую рыбаки Черного моря увели ночью у немцев. На нее погрузился штаб со своим имуществом и документами и взяли нас, связистов штаба. Я не помню названия этого населенного пункта, где находился причал, где стояла шхуна «Дельфин». Но помню, что мы спускались по большой деревянной лестнице к причалу. Причал был деревянный. На шхуне были те же рыбаки, что увели эту шхуну, их было семь человек. Когда штаб погрузил свое имущество, нам, связистам, дали возможность погрузить свою связь. Мы погрузили: радиостанцию, телеграфный аппарат, малый коммутатор и несколько катушек с кабелем. Когда отчалили от причала, все было хорошо...»

Я отложил письмо Михаила Филипповича Мухина, ныне помощника мастера на Яхромской ткацкой фабрике. Бывает такое: захотелось вдруг остановить прошлое вот на этих самых словах:«Все было хорошо». Но я знал, что так оно дальше не будет. Я уже не мог ни остановить, ни изменить событий прошлого, они продолжались для всех людей, живших в апреле 1944 года.

Утром 6 апреля комендант Очаковского укрепрайона береговой обороны подполковник Ю. И. Неймарк пригласил к себе капитанов двух шхун: Василия Константинова, капитана «Дельфина», и капитана «3-Выришального» («3-го Решительного») Ермолая Василенко. На столе у Неймарка лежала карта Днепровско-Бугского лимана. Внизу справа у обреза карты далеко выдавался в море острый клинок Кинбурнской косы. Напротив — Очаков. Вогнутый мениск берега между Очаковом и Бейкушской косой. Дальше — мыс Аджияск, Карабуш, остров Березань, Одесса.

Два капитана сидели напротив Неймарка. Молодой херсонский рыбак Ермолай Василенко и опытный очаковский капитан Василий Константинов, известный среди рыбаков, маячников и капитанов Васька Черкес. Худощавый, светловолосый человек с черными усами, в старом рваном свитере и флотских брюках. Его хорошо знали и до войны, когда он привозил на своем «Дельфине» полные трюмы кефали и ставриды, очаковского бычка-песчаника и хамсы. Недавно ночью он вместе со своей старой довоенной командой уничтожил на «Дельфине» гитлеровскую охрану и увел шхуну на наш берег. Отступая, враги потопили все рыбачьи шаланды и шхуны. Поэтому на счету была каждая морская или речная посудина.

Пять минут назад капитаны получили задачу и теперь приличия и солидности ради в кабинете Неймарка рассматривали карту. Они ее знали. Знали так, как могут знать рыбаки свой прибрежный район.

Василенко должен был перевезти на своей шхуне воинскую часть до старой рыбачьей пристани, что напротив западного кончика Бейкушской косы. Константинов — штаб и политотдел 1-го гвардейского УРа. Их следовало переправить дальше — до мыса Аджияск или Карабуша, окончательный приказ должен был поступить по рации на переходе.
       — Как пойдете? — Неймарк вопросительно посмотрел на капитанов.
       — Как прикажете, так и пойдем, — ответил Константинов.
       — Я вам не могу дать определенного маршрута, так как сам не знаю морской обстановки. По-видимому, на фарватерах мины. — Неймарк задумчиво посмотрел в окно.

Там широко стояло ровное и спокойное море.

Обстановка и впрямь была сложной. Прошло всего несколько дней, как наши передовые части вышли к прибрежному очаковскому району. Ночами еще пробирались из лимана к Одессе и Севастополю отрезанные от берега немецкие и румынские катера и шхуны. В штаб береговой обороны приходили старые очаковские рыбаки и маячники и рассказывали о минных заграждениях на каналах — фарватерах. Но эти сведения были противоречивыми и неполными.

Капитаны расстались на пристани. Василенко спешил на свой «Выришальный», погрузка которого заканчивалась.
       — Как пойдешь? — спросил он на прощанье Константинова.
       — Еще не решил. А ты?
       — Думаю, самым берегом. Поставлю матроса с шестом и пойду.

Константинов подошел к «Дельфину». Погрузка была в самом разгаре. Мимо капитана проходили бойцы комендантского взвода, офицеры, штабные работники. На шхуну грузились какие-то ящики, брезентовые мешки, фанерные листы, вкатили две сорокапятимиллиметровые пушки. На причал, стуча по расшатанным доскам настила, влетела телега. С нее спрыгнули три автоматчика, и мимо капитана пронесли что-то длинное, обернутое тяжелым выгоревшим брезентом. «Знамя», — догадался капитан. А с телеги уже снимали какие-то два ящика или тумбочки. Они тоже были укрыты брезентом. «Что бы это могло быть?» — подумал капитан.
       — Теперь тебе только остается шатер организовать на юте... Костер разжечь, а самому гитару в руки.

Константинов оглянулся. Рядом с ним стоял капитан шхуны «Летак» Янек.
       — Чисто арба цыганская,а не «Дельфин», — подначивал Янек.
       — Война, Янек, что делать!
       — Сам знаю.
       — А ты?
       — А что я, я тоже возчик. Куда прикажут, туда и пойду.

В шестом часу вечера 6 апреля 1944 года «Дельфин» вышел из Очакова, обогнул «кабачок» (так называют местные рыбаки и жители мыс Очаковский) и взял курс в море.

Дул слабый южный ветер, и постоянно меняющееся течение в Днепровско-Бугском лимане «работало» в тот день в море. Жители Очакова, те, кто случайно был в это время на берегу, долго еще слышали одинокий и такой непривычный для уха, забытый стукоток старенького «болиндера» «Дельфина». И «...все было хорошо.»

«Потом погода изменилась, — писал Мухин. — Волны увеличились, поднимался шторм. Я сидел впереди машинного отделения и когда взглянул на мачту то увидел, что на тросе мачты было прикреплено наше гвардейское знамя в свернутом виде...»

Капитан Константинов любил свою шхуну. Собственноручно каждый год обновлял по бортам и корме надпись, и даже мачта на «Дельфине» была не такой, какая была она у таких же серийных довоенных шхун Херсонской судоверфи, а гораздо выше и прочнее, как у баркентин или парусников. Вот и пришла капитану мысль укрепить гвардейское знамя рядом с мачтой. Раз на борту знамя, то где ему быть, как не в том месте, где мачта, где флаг корабля!

«Впереди меня, — вспоминал Мухин, — на корме лежали два бойца из комендантского взвода и пели песню «Ревела буря»... Ветер усиливался. Люди стали уходить в трюм, а начальство ушло в машинное отделение. Я остался на месте наблюдать за волнами, так как на море был впервые и мне было все интересно.

Потом я услышал как звон бокалов и очутился в воздухе, потом погрузился в море. Когда я вынырнул, то увидел летящие сверху вниз вещи и обломки шхуны. Я невольно снова нырнул. Когда появился на поверхности, то заметил, что недалеко плавали вещи, щиты, оторванные от шхуны, лодка и люди. Были слышны крики о помощи, но спасать было некому.

Люди в беспорядке лезли на лодку и на щиты, щиты переворачивались и накрывали людей. А люди снова и снова лезли на них. В лодку столько налезло, спасая свою жизнь, что она потонула, и люди поплыли к щитам. Мы втроем зацепились за какой-то обломок. Но к нам никто не плыл. Все вещи и обломки уже далеко плыли от нашего. Когда утонули все вещи и не стало слышно криков о помощи, кроме шума волн, мы увидели в стороне от нас мачту нашей шхуны. Мачта все больше и больше погружалась в море...

Нас было на обломке трое. Боец из комендантского взвода капитан-особист и я. Боец тот, что совсем недавно пел «Ревела буря». Когда мы увидели, что невдалеке от нас погружается в море мачта и знамя на ней капитан-особист заплакал.
       — Спаси. Мухин, знамя, сплавай... Слышишь, сплавай, успеешь отвязать, — молил он. — Спаси — героем будешь!

У капитана были перебиты ноги. Боец не умел плавать. Что мог ответить я им? Я тоже совсем плохо плавал. Я знал, что мне не доплыть. А если я даже каким-то чудом и доплыву то не вернусь. На наших глазах мачта со знаменем ушла в пучину...

Мы еще видели какие-то щиты, которые гнало к берегу, но на них все меньше и меньше старалось забраться людей. Людей накрывало щитами, смывало волной. Мы никуда не плыли, только наш обломок кидали волны. Сначала мы не поняли, что находимся все на том же месте, и только тогда поняли, когда все вещи и обломки далеко от нас удалились к берегу. Тогда мы догадались, что сидим на передней части шхуны, на которой находился якорь. Якорная цепь после взрыва размоталась, и якорь утонул, и мы сидели, как на поплавке. Нас охватила тревога. Все те, кто поплыл на кругах и щитах, доплывут до берега, а нам до берега не добраться, и только одна была надежда, что к нам кто-нибудь придет на помощь.

Вскоре стало темнеть, шторм усиливался. Я нащупал расщелины в обломке с обеих сторон, просунул туда ноги, ухватился руками.

Когда совсем стемнело, капитан предложил нам кричать хором о помощи. Мы долго кричали, но наш крик поглощал шторм. Мы поняли, что это бесполезно, и умолкли. Вскоре смыло волной бойца, он пошел ко дну как камень, даже не старался всплыть. Наверное, потерял сознание от холодной воды. Ночью мимо нас прошло какое-то судно. На нем в иллюминаторах были видны огни. Мы с капитаном снова сильно кричали, но нас не услышали. После прохода судна смыло волной капитана. Я остался один.

Обломок все больше погружался в воду, и я сидел уже по пояс в воде. К утру шторм стал стихать. Когда взошло солнце, то я увидел впереди себя в пяти километрах берег, на нем были заметны белые мазанки.

Слегка слева было что-то вроде бухты. Когда солнце взошло. мне стало гораздо теплее. Это было примерно часов в одиннадцать 7 апреля. Вскоре я увидел, что ко мне приближается судно. Когда оно стало подходить ближе, я заметил на нем стоящих людей, они махали мне шапками. Но вот судно стало обходить стороной, удаляясь от меня, и меня охватила сильная тревога, что и последняя надежда на спасение уходит. Но вот судно развернуло паруса, и пошло прямо на меня, и остановилось против моего обломка. На судне были люди в гражданском. Это были моряки и один военный старшина. Они вынули мои руки и ноги из расщелины и втащили меня на судно. Меня доставили на берег, где мне была оказана медицинская помощь».

Вот все, что рассказал в своем письме Михаил Филиппович Мухин. Для поисков затонувшего «Дельфина» этого было мало. Надо было искать людей, которые бы могли указать место гибели шхуны точнее. И такие люди нашлись.

Слышал и видел далекий взрыв и капитан «3-Выришального» Ермолай Василенко. Его шхуна стояла в это время у старой рыбацкой пристани, напротив Бейкушской косы. Несколько часов назад он доставил сюда воинскую часть и собирался в обратный путь, в Очаков. Василенко обратил внимание на взрыв, но принял его за случайный, слишком много в море было набросано тогда всего такого, что могло вдруг взорваться.

Смотритель Нижне-Викторовского маяка Иосиф Степанович Мотронюк тоже видел взрыв, но сделать ничего не мог — фашисты угнали или потопили все лодки. Лишь на следующий день утром маячнику удалось раздобыть старый, расшатанный ял. Он наскоро залатал его и вышел в море к месту, где затонуло судно. Было оно, по его словам, левее 35-го поворотного буя.

Мотронюк и люди, которые были с ним, вскоре заметили плавающего на обломке человека. Спасенный назвался армейским телефонистом Михаилом Мухиным.

Через несколько дней к Мотронюку приходили штабные офицеры и подробно расспрашивали его о гибели «Дельфина». Искали водолазов, чтобы по горячим следам найти подорвавшуюся шхуну: найти знамя и спасти документы. Среди выброшенных на берег бумаг ни одной не было из сейфов. И это позволяло надеяться, что стальные ящики оказались нетронутыми. Но в той сложной военной обстановке погибшую шхуну так и не обследовали.

«ДЕЛЬФИН-2» НАЧИНАЕТ ПОИСК

В августе 1966 года на пустынной Бейкушской косе, за маяком, на узкой песчаной полоске земли, справа от которой пресный лиман, а слева — море, стояло несколько палаток. Высилась маленькая фанерная времянка — здесь ее называли по-морскому — камбуз. Виднелись полузакопанные в песок анкерки с водой и лежали аккуратно, друг к дружке, как солдатская амуниция, желтые, серые, синие и ярко-красные двойные, спаренные баллоны. Акваланги.

Днем здесь было пусто. А вечерами четко стучал компрессор, «набивая» чистым степным воздухом аппараты. Звенел в телеграфных проводах ветер, шуршали над головой тысячами крыльев первые предосенние скворчиные стаи, летящие на Джарылгач. И все эти звуки заглушал «Турецкий марш» Моцарта. Каждый вечер его неутомимо играл бородатый аквалангист Володя Туровский, студент Николаевского кораблестроительного института.

Здесь я и познакомился с николаевскими подводниками.

Человек в синем, выгоревшем до белизны тренировочном свитере, который встретил меня в маленьком белом дворике Очаковского райкома комсомола, оказался заместителем начальника экспедиции Виталием Кудрей.

По профессии Кудря сварщик. Безукоризненный шов его знают во многих городах страны. Готовясь к экспедиции, Виталий сдал экзамены и получил профессиональное водолазное удостоверение. У него «личный» тяжеленный трехбаллонный акваланг и еще неизменная песня, из которой он поет почему-то всего одну строчку. Поет в море, когда штормит и катер подводников начинает судорожно раскачиваться. Тогда с кормы, где сидит «начальство», раздается бодрый и веселый голос Кудри:

Морской гигант кренился и стонал...

Но что случилось дальше с «морским гигантом» — этого никто не знает...

Поиски «Дельфина» объединили николаевских аквалангистов. Руководить экспедицией стал Михаил Николаевич Коновалов, инженер-гидротехник, опытный аквалангист и водолаз. Он первым, никому не уступая своего командирского права, идет обычно на самые сложные спуски: будь то лабиринт затопленных корабельных помещений или обследование на дне моря неизвестных предметов, которые могут оказаться и взрывоопасными.

Другой член экспедиции, Анатолий Корчагин, взял на себя всю «летопись» поиска.

Толя Корчагин — старейшина клуба. Он работал еще на буксире ОП-8 у Тендры, работал на мониторе «Ударный» и канонерке «Красная Абхазия». Он написал десятки писем в разные города Союза и разыскал людей, очевидцев и свидетелей гибели шхуны «Дельфин». И если выше я попытался дать точный документальный рассказ о происшедшем, факты для него, кроме меня, собирали многие и в первую очередь Анатолий Корчагин.

Не так давно у николаевских подводников еще не было своего клуба и не было крыши над головой. Не было «своих» аквалангов, ялов, трала, палаток, анкерков для воды, брезента, газовой плиты и баллонов... Все это и многое другое где под честное слово, где под расписку, где под залог, а где и просто «под личное обаяние» получено, выпрошено, вытребовано с помощью обкома комсомола и областного совета по туризму, областного ДОСААФа и Морского клуба. Но уже был у них шикарный десятитонный моторный баркас с неприхотливым стационарным дизелем 2-ЧА. Сколько раз собственными глазами я видел, как волна, перелетев белым петушком через широкую носовую скулу баркаса, буквально заливала открытый двигатель. И ничего. 2-ЧА только отфыркивался, почти так же, впрочем, как капитан Анатолий Копыченко и моторист Валерий Аполлонов, и продолжал методично колотить «кулачками» над крышками цилиндров.

Когда-то экспедиционный старик баркас числился в отряде вспомогательных десантных судов Черноморского флота. Когда он выслужил положенный ему временем срок, его проводили в отставку. Аквалангисты сами произвели капитальный ремонт судна. На нем и выходили в море.

Нужны были деньги. На приборы, на снаряжение, питание. И будущие члены экспедиции стали работать в свободное время, обследовать перед началом летнего сезона городские пляжи, проверять нитку николаевского газопровода у Трихат, дежурить на спасательных станциях, выполнять всевозможные небольшие хозрасчетные работы, благо их в портовом городе всегда немало. Таким образом было заработано шесть тысяч рублей. «Дельфин-2» был готов к поискам.

В ДВЕНАДЦАТИ МЕТРАХ ОТ ТАЙНЫ

Район поиска — 35-й поворотный буй. Одинокая, ало-красная, как мухомор, покрашенная яркой светящейся краской железная бочка с фонарем-мигалкой. Много-много лет этот буй, а до него его предшественники, стоит почти на одном и том же месте, на перекрестке морских фарватеров-каналов. И если на море волнение, равномерно и томительно мычит своей сиреной под взмах волн. Вода, постоянно хлюпая под железный стакан, вытесняет воздух и заставляет его крутить лопаточки сирены. Тогда буй кричит, кричит, как гудящая детская юла, только отрывисто и хрипло. Когда особенно сильное волнение и ветер на зюйд, на косу, его «голос» слышен в лагере...

Несколько дней тоскливо хрипел буй. И ходили по песку чайки.

Но наступил погожий день, и аквалангисты вышли в море. Старый маячник Мотронюк долго смотрел, на гладь воды, оборачивался на берег, отыскивал знакомые ориентиры: маяк, старое дерево над береговым откосом, хорошо видный с моря очаковский «кабачок». Потом сказал:
       — Ищите здесь!
       — Машина стоп! Якорь отдать! Два нуля доверху! — крикнул капитан.

Два флажка, означающие, что в данном месте идут подводные работы, взлетели вверх.
       — Ребята, ищите здесь, только здесь, — говорил Иосиф Степанович. — В этом примерно месте был обломок, на котором плавал Мухин.

Начали траление. Два яла веером разошлись в стороны и стали тянуть по дну за баркасом семидесятиметровый упругий трал. Как трактор, баркас по береговым пеленгам и ориентирам борозда за бороздой утюжил морское поле.

Время от времени трал цеплялся за неизвестные предметы. Под воду уходили дежурные аквалангисты.

На дне лежали самые неожиданные и разнообразные вещи. И на крупномасштабной кальке района появились первые крестики и кружочки-ориентиры — условные обозначения находок:
Бетонный мертвяк.
Огромный якорь Холла.
Барабан от каната.
Железный конус.
Унитаз.
...45. Парусник.
46. Остатки фрегата ушаковских времен, (на фрегате нашли обломок чугунного разрывного ядра, брандскугеля).
...60. Веха.
...62. Камень.
63. Кусок металлического борта.
...67. Останки русского военного судна XVIII века.
68. Кошка.
...82. Буксир «Байкал».

Ледокольный буксир «Байкал» погиб в бою с самолетами осенью 1941 года. Аквалангисты подняли с буксира носовую зенитную 45-миллиметровую пушку. Когда пушку перенесли на берег и осмотрели, в канале открытого затвора нашли последний, прикипевший подводной ржавчиной снаряд. И молча сняли шапки и стояли несколько минут. И каждый, наверное, представлял себе этот бой и видел, как моряки подавали снаряды, и стреляли, и снова подавали, пока вода не закипела у раскаленного ствола орудия...

Несколько раз спускались на «Байкал» и видели под водой то, что не увидели бы сегодня нигде на земле, — следы давно минувшего боя. Стреляные гильзы на палубе, разрушения от авиабомбы в корме, черные иллюминаторы, в которые, убегая, заплывают бычки... «А в каютах даже лампочки сохранились», — рассказывали аквалангисты.

К старым подводным ориентирам прибавлялись новые: адмиралтейский якорь, расчетный буй, веха с бочкой, тележка глубинной бомбы, морская гальвано-ударная мина, немецкий гидросамолет с загнувшимися от удара о воду лопастями-лепестками (тот самый, что ставил мины над фарватерами).

Но где «Дельфин»?

Останки старых парусников и деревянных кораблей, пролежавшие под водой более сотни лет, говорили за то, что и шхуна, которая погибла всего два с лишним десятка лет назад, должна сохраниться. А свидетельство Мухина о том, что после взрыва на поверхности плавало до сорока человек, только укрепляло в мысли: взрыв не мог нанести судну повреждений, которые бы разбросали его по щепкам. Помните из письма Мухина: «Потом я услышал как звон бокалов...»

Очень уж «аккуратный» был этот взрыв в море 6 апреля 1944 года в четырех милях к западу от Очакова. «Дельфин» должен быть здесь!

И вот в один из дней нашли пятнадцатиметровый обломок неизвестного деревянного судна («Дельфин» был деревянный). По корме — четыре с лишним метра (у «Дельфина» тоже четыре).

В этот день «летописец» экспедиции Толя Корчагин записал в дневнике: «Как всегда, с раннего утра начали траление параваном. Получается отлично! Ширина захвата двадцать пять — тридцать метров. После обеда, во второй половине дня, сильно зацепились. Идет Виктор Загоруйко. Нужно было видеть его физиономию, когда он вынырнул: «Пусть меня повесят на рее, если это не «Дельфин»!» Действительно, трал зацепился за остатки деревянного судна. В этом месте сильное течение. Глубина — девять метров. Видимость — два-три метра...»

Под воду ушли Коновалов, Кудря и Корчагин — самые опытные аквалангисты. Через несколько дней работы на предполагаемом «Дельфине» были отысканы по корме два люка. Один вел в румпельное отделение, другой, очевидно, в машину, проникнуть и посмотреть машину — это уже прямое доказательство. Нам известно, какая машина была на «Дельфине». Но протиснуться в люки никак не удается. Они очень узкие. Кроме того, все внутренние помещения доверху заилены. Видно плохо. Мешают все те же тучи ила, которые черными взрывами поднимаются при каждом неосторожном прикосновении рукой или ластом. Вдобавок работать приходится в холодной воде. Тут может помочь грунтосос. А как просить грунтосос, если нет полной уверенности?

Вытащили кусок дерева, изъеденный черноморским червем тередо-древоточцем. На куске следы вара и краски. А как был покрашен «Дельфин»? Хорошо бы узнать... Узнать устройство лебедки и якорных цепей. Как были расположены клюзы? Был ли форпик и переборки к цепному ящику? Размер форштевня? Как была устроена рулевая рубка? Каюта капитана? Тамбур? Как расположены люки? Узнать! Узнать!

Пока одни члены экспедиции расспрашивали и узнавали все это, другие продолжали работать. Но, как назло, попадались самые обычные вещи, которые могут быть на любом небольшом судне: анкерок для пресной воды, лохань для засолки рыбы, деревянный блок, стеклянная банка, остатки смоленых канатов в носовом кубрике (там, верно, было боцманское хозяйство). Нашли отлично сохранившийся мешок с гречкой. И, подобно знаменитым эпроновцам, которые жарили на «Малыгине» блины из муки, поднятой со дна моря, ели гречневую кашу с соусом из тушенки и помидоров. Оказывается, мука и зерно в морской воде, образуя верхний, не больше сантиметра сцементированный слой, хорошо сохраняются под этой коркой. Еще одно открытие!

Нашли пустую, странной формы плоскую бутылку. У бутылки «мужские плечи» и «девичья» талия. На одной стороне три буквы: «И. Н. Д.». Но буквы не современных шрифтов.

Значит... не «Дельфин». Но мало ли как могла оказаться эта бутылка на судне?!

Нашли недалеко от деревянной шхуны несколько снарядов калибра 45 миллиметров. Знаем, «Дельфин» вез две сорокапятки. Значит...

А мало ли как могли очутиться снаряды на дне в Очаковском заливе, где рядом лежат старинный адмиралтейский якорь ушаковских времен и современная гальвано-ударная мина! По-прежнему ни одного прямого доказательства.

         Через несколько дней Анатолий Корчагин записал в дневнике: «Продолжаем работы. С палубы, над машиной, в наличии которой нам очень бы хотелось убедиться, сорвано еще несколько досок. Одна доска, которую Кудря пытался удержать, как пробка вылетела на поверхность, там ее поймали. А вскоре на воде появилось жирное пятно и быстро расплылось на площади в сто примерно квадратных метров. Можно было представить, какую радость это вызвало! Раз есть масло, значит, есть и машина...» А раз есть машина, значит, найденное нами судно было парусно-моторным. А в этом месте, кроме «Дельфина», по свидетельству документов и воспоминаниям очевидцев, не тонуло за полвека ни одно моторное судно. Значит...

И все же это был не «Дельфин». Как ни горько и ни трудно сознавать, но это было именно так. Сомнения появились, закрались в душу некоторых еще в экспедиции 66-го года и окончательно укрепились, а потом подтвердились летом 67-го. Деревянный пятнадцатиметровый обломок на дне моря был старый парусный херсонский дубок, который затонул во время шторма у 35-го буя в 1911 году. Он возил в Одессу свежую рыбу и арбузы, яблоки и кожу. В тот свой последний рейс он взял (по какой уж неизвестно причине) несколько бочонков машинного масла. Это-то и сбило аквалангистов.

...В 68-м году «Дельфин» не искали. Делали ремонт своему «Дельфину-2». Перебрали двигатель. Сделали надстройку на баркасе. Баркас стал катером. Оборудовали капитанскую рубку, устроили на юте тесноватый, но зато отдельный камбуз, с газовой от баллонов плитой. Поставили мощный прожектор, приобрели подводный телефон.

...В 69-м году вышли в большой поход по местам боев и базирования 2-й гвардейской бригады торпедных катеров. Шли по маршруту: Геленджик — Новороссийск — Керчь — Феодосия — Ялта — Севастополь — Одесса. И все же мысли о новых поисках «Дельфина» не оставляли членов клуба. Спорили и фантазировали. Мечтали построить подводный планер, который, находясь под водой на буксире у катера, даст хороший обзор морского дна. Искали новых очевидцев и свидетелей и просто бывалых людей: моряков, рыбаков, водолазов. Тех, кто бы мог подсказать верный путь поиска. Перечитывали отчеты старых экспедиций и находили в них то, на что сначала, в горячке надежд и разочарований не обращали внимания. Так в спорах и разговорах возникла мысль о новой экспедиции «Дельфин».

В этом году совет клуба решил обратиться за помощью к командованию Черноморского флота.

...Летом 44-го года военные тральщики, очищая Днепровско-Бугский лиман и Очаковский залив от минных заграждений, несколько раз случайно тралами цеплялись за погибшую шхуну. Перед тральщиками не стояла тогда задача обследовать ее, и, отцепив тралы, они продолжали вылавливать мины.

Об этом рассказал аквалангистам водолаз николаевского СУ-431 Иосиф Власович Яковлев. Яковлев служил тогда старшиной водолазной станции и, обслуживая бригаду траления, несколько раз сам спускался для отцепки трала. Яковлев не помнил, был ли то «Дельфин» или другое судно, но его рассказ повел по тропинке поиска дальше.

Узнали: водолазная станция в то время находилась на шхуне «Летак» из отряда вспомогательных судов Черноморского флота. Командовал шхуной Василий Никитович Янек, тот самый Янек, кто последним видел «Дельфин» в Очаковском порту. Очаковский капитан был на пенсии, жил в Николаеве.

Аквалангисты разыскали Василия Никитовича и узнали от него интереснейшие вещи. Янек показал вахтенный журнал своей шхуны за лето 1944 года. В журнале — обычной, только выцветшей от времени и соленой морской сырости школьной тетради — за 2 июля 1944 года есть любопытная запись. Я сам, своими глазами видел эту запись и списал ее.

«2/VII 44 г. 6.45. Снялись в район острова Березань для очистки трала. Остановка у затопленного сейнера «Дельфин». 8.45. Работы ЭПРОНа...»

В записи не было координат «Дельфина», но их должен был отметить тот военный тральщик, который зацепился тралом за погибшее судно. Значок — место потонувшего корабля — и точка — укол циркуля — должны быть и на сводной кальке старых расчищенных минных полей этого района. Если это так, «Дельфин» будет найден!

И сейчас, по всем собранным данным, вероятнейший район гибели шхуны составляет всего один-полтора квадратных километра. В этом маленьком, белом на бумажном поле квадратике, возможно, лежит разгадка одной из тайн Черного моря!

журнал ВОКРУГ СВЕТА №5 1970*

* - Статья помещена не в оригинальном виде. Дополнена эпиграфом - песней николаевского клуба КПИ и вставлен более обширный эпизод касающийся доклада Сталину (см. 6 абзац сверху). И то и другое - из другого варианта этой статьи в журнале СМЕНА. Здесь публикуется статья из журнала ВОКРУГ СВЕТА, поскольку она является наиболее полной и интересной (прим. К. Корчагина).